От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 191 - Страница 117

117

Во время перехода, по ходатайству адмирала Герасимова и моему, генерал Деникин поздравил командира крейсера капитана 1-го ранга Остелецкого контр-адмиралом, что было вполне заслуженным и соответствующим его стажу.

В назначенное время мы подошли к Одессе и были встречены салютом в 19 выстрелов со всех иностранных судов, стоявших на рейде. Этот салют полагался по морскому уставу флагу главнокомандующего, под которым шел генерал Деникин. На пристани ожидали почетные караулы от гарнизона и с иностранных судов, так что встреча была вполне импозантной. В Одессе хозяином был генерал Шиллинг, имевший титул главноначальствующего и командующего группой войск, а я обращался уже в состоявшего в свите главнокомандующего, или, вернее, просто в зрителя без всякой ответственности. Такое положение чрезвычайно приятно.

Пройдя по всем почетным караулам и пропустив их мимо себя церемониальным маршем, главнокомандующий, а за ним и все мы следом отправились на автомобиле в собор, где его приветствовал соответствующей речью митрополит Платон. На улицах было много народу, и впечатление по лицам было радостное. Дамы махали платками, и крики «ура» были довольно громкие. Это было время, когда Добровольческая армия находилась на вершине своих успехов, и, конечно, настроение соответствовало моменту. Не обошлось, впрочем, и без скандала. С генералом приехал его конвой, и когда они высадились на берег, то один из одесских сыщиков признал в одном из офицеров конвоя весьма известного и опасного чекиста-большевика. Он, конечно, был сейчас же арестован и отправлен в тюрьму, где, вероятно, и ликвидирован, но тот случай показывает нашу халатность. Допустить в конвой главнокомандующего офицера без проверки его прошлого – это почти что уже рекорд халатности.

Из собора кортеж проследовал, кажется, на биржу, а потом в городскую думу, где был парадный обед. Одесса отличилась. Обед был такой, что и в довоенное время не стыдно было подать, и шампанское лилось рекой. За обедом было, конечно, несколько тостов, причем, генерал Деникин сказал большую политическую речь. В этой речи он очень недвусмысленно указал, что Россия будет твердо помнить, кто оказал ей услуги во время ее лихолетья и кто уклонился от союзнических обязательств. Все ясно поняли, что камень брошен во французский огород, но французский адмирал, присутствовавший на обеде, по-видимому, ничего не понял, потому что кричал «ура» больше всех.

После обеда официальная часть дня кончилась, и нам было объявлено, что мы можем делать что хотим. Я воспользовался этим и посетил некоторых старых знакомых. Нового, впрочем, я ничего не узнал. Все с нетерпением ожидали занятия Москвы и сильно жаловались на все растущую дороговизну. Шиллингом почти все были недовольны и говорили, что он милый человек, но сибарит и только подписывает бумаги, которые ему подают. Безлюдье сказывалось повсюду и везде.

Вернувшись ночевать на «Корнилов», я узнал неприятную новость: батько Махно со своей бандой переправился на левый берег Днепра и направляется на местечко Гуляй-поле. Так гласила краткая телеграмма из Екатеринослава. В штабе Деникина не придавали этому известию важного значения или делали вид, что не придают, но мне это известие очень не понравилось.

Махно был анархист, полуинтеллигент с уголовным прошлым. Обладающий сильным характером и, по-видимому, вполне способный на роль Пугачева, он оперировал главным образом среди крестьян, но деньги брал и с большевиков. Он грабил только города, на которые делал внезапные налеты, и после захвата добычи уходил в самые глухие места подальше от железных дорог, где его было очень трудно настигнуть. Он пользовался среди крестьян популярностью, так как никогда их не грабил, а потому в продовольственном отношении был всегда обеспечен. Про него рассказывали целые легенды. Гуляй-поле считалось как бы его столицей, там он был маленьким царем и имел много сторонников. Немудрено, что он туда и направился, намереваясь пополнить свои силы и затем предпринять какой-нибудь поход.

На Днепре была маленькая речная флотилия, которая должна была патрулировать и препятствовать переходу банд с одного берега на другой. Как я потом узнал, Махно явился на правый берег Днепра совершенно внезапно и сразу начал переправу на заранее приготовленных и спрятанных в камышах лодках. По тревоге к месту переправы явился вооруженный пароход, но он пришел, когда переправа уже совершилась. Конечно, все это надо отнести к плохой разведке, самому больному месту Добровольческой армии.

Размышляя о возможных последствиях появления Махно поблизости от Крыма, я решил, что мне надо изменить свои предположения и вернуться в Севастополь. Я предполагал из Одессы пойти в Николаев на «Цесаревиче Георгии» и посмотреть, что делается в Николаевском порту, но по здравому рассуждению решил поездку отложить. В погоню за Махно был отправлен резервный батальон из Каховки, но, во-первых, догнать Махно, который всегда путешествовал на подводах, было не так просто, а во-вторых, что из себя мог представлять этот батальон из взятых прямо от сохи ненадежных людей, которые с успехом могли перебить офицеров, а сами присоединиться к тому же Махно.

Между прочим мне рассказывали, как Махно расправился со своим соперником полковником Григорьевым незадолго перед рассказываемыми событиями. Григорьев был кадровый офицер, авантюрист, каких тогда было много. Вначале эсер, потом большевик, он был один из самых крупных партизанов большевистской армии. Он действовал очень удачно и даже угрожал Одессе, когда там были французские регулярные войска. Когда Деникин погнал большевиков на север, на Украйне уже стало тесно. И Махно, и Григорьев оказались в близком соседстве. Григорьев начал подумывать о принесении повинной Деникину и с этой целью отправился к Махно с небольшим конвоем, чтобы уговорить также и того. За обедом, уже сильно подвыпивши, Григорьев выскочил с саблей из дому и обратился к своему конвою. В результате произошла короткая схватка, и Григорьев был убит. Одна часть его отряда разошлась по домам, а другая присоединилась к Махно.

117