От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 191 - Страница 126

126

Орлов имел сочувствие многих офицеров как флота, так и армии. Один раз в Севастополе собрался даже целый офицерский митинг, на который приехал Слащов и горячо убеждал молодежь не поддаваться большевистской провокации.

Я не помню точно времени, когда большевики подошли к Перекопу и начали военные действия. По-видимому, это было около рождественских праздников. Подошла дивизия с полевой артиллерией, и очень скоро началась первая атака. Слащов поступил по составленному им плану. Вход на перешеек защищался только небольшими заставами, которые быстро отступили в глубину перешейка.

Большевики развернули цепь и двигались, несмотря на продольный огонь тяжелых орудий с барж. Подпустив их довольно близко, Слащов бросил свои главные силы на их левый фланг, опрокинул его и зашел в тыл центру и правому флангу большевиков. В результате боя нам досталось три тысячи пленных и четыре орудия. Оставшиеся в панике бежали, и довольно продолжительное время существовало свободное сообщение между Крымом и Мелитополем. Потери у Слащова были ничтожные. К сожалению, для ведения преследования Слащов не имел кавалерии, иначе он мог бы создать полезную диверсию и для Деникина.

Первая эвакуация началась с Одессы. Как всегда в этих случаях бывает, ничего заранее там не было подготовлено и от населения тщательно скрывали возможность эвакуации, уверяя, что на фронте все обстоит благополучно. Я ожидал эвакуации Одессы, и потому панические телеграммы Шиллинга не застали меня врасплох. Я отправил туда восемь транспортов и три миноносца для охраны.

Положение несколько осложнилось тем, что Одесская гавань замерзла, и миноносцы с их легкими корпусами терпели аварии. По словам очевидцев, эвакуация прошла как нельзя хуже. Не было ни дисциплины, ни порядка, места на судах брались с боем, и общий вопль был против Шиллинга. Конечно, следует принять во внимание, что при всех катастрофах начальники всегда бывают виновными в общественном мнении, но, кажется, в этом случае оно было недалеко от истины.

Шиллинг со своим флотом явился в Севастополь и, так как Крым был в районе его армии, начал делать распоряжения. Мы с ним обменялись визитами. Он говорил, что если бы Деникин не взял от него Слащова, то он отстоял бы Одессу. Прибытие Шиллинга немного усилило оборону Крыма. Прибыл батальон юнкеров – часть, которой Слащов не мог нахвалиться, и около 2000 штыков разных частей, которые еще нужно было переформировать для того, чтобы они годились в бой. Прибыли еще огромные штабы тыловых учреждений, которые Шиллинг продолжал сохранять, назначив им местопребывание в Феодосии. Это было уже безусловно лишнее и вредное перегромождение обороны. Сам Шиллинг предпочитал оставаться в Керчи и оттуда со своим штабом управлять войсками Слащова. В общем, получалась громоздкая и ненужная организация, только мешающая Слащову.

Теперь мы подходим к событиям, которые изменили всю структуру Добровольческой армии и создали крымскую эпопею – последний этап ее двухгодовой тяжелой борьбы. В один прекрасный день на пароходе «Великий князь Александр Михайлович» прибыл в Севастополь генерал Врангель. Как я узнал, у генерала было отнято командование армией, вследствие того, что он обратился к двум другим командующим армиями с приглашением собраться вместе и обсудить положение дел. Я слышал много хорошего о генерале Врангеле как о боевом начальнике, но слышал также, что он честолюбив и не всегда дисциплинирован.

После его приезда к нему на пароходе стало являться много народа, и имя его было на устах у всех. Многие открыто говорили, что он должен быть назначен вместо Шиллинга командующим армией. Ко мне стало также являться много лиц с просьбой повлиять на генерала Деникина в смысле этой перемены. Генерал Шиллинг еще не уехал в это время из Севастополя, и, вероятно, и до него доходили ходившие по городу разговоры на эту тему. Я лично, конечно, сочувствовал такому решению вопроса, видя потрясающую непопулярность генерала Шиллинга как в войсках, так и в населении.

Однажды генерал Врангель прислал мне сказать, что в 3 часа дня он будет у меня вместе с генералом Шиллингом. Они оба так и явились, как было назначено. Я их принял у себя в кабинете, и кроме нас троих при разговоре никого не было. Генерал барон Врангель был очень нервно настроен, а Шиллинг в самом мрачном настроении. Барон Врангель сразу начал критиковать всю политику и стратегию генерала Деникина, который, по его мнению, довел дело до гибели добровольческой идеи и полного торжества большевизма. Он прочел свое письмо генералу Деникину, в котором и формулировал свои обвинения. Далее генерал Врангель сообщал, что, по его мнению, дело еще не безнадежно погублено. Что, взявши базой Крым, в котором армия в 15 000 штыков может долго держаться против впятеро сильнейшего неприятеля при помощи флота, можно выждать благоприятного времени для нового наступления. В конце концов барон Врангель предложил собрать совет старших начальников, избрать нового старшего начальника, независимого от генерала Деникина, и начать дело сначала.

Признаю, что такого предложения я никак не ожидал. Я совершенно откровенно высказал генералу Врангелю мое мнение, что отделение Крыма от генерала Деникина будет знаменовать собою полное моральное разложение армии и, безусловно, погубит все дело.

Далее я сказал, что, насколько мне известно, все войска, находящиеся в Крыму, будут приветствовать его назначение новым начальником обороны, но при условии, что это назначение будет исходить от генерала Деникина. Я заявил, что и генерал Шиллинг, вероятно, присоединится к моему мнению. Генерал Шиллинг, все время молчавший, на это сказал, что он своего мнения сказать не может, так как вопрос слишком сложный и требующий долгого размышления. Мы порешили с бароном Врангелем на том, что он будет думать до завтрашнего дня, а затем скажет, согласен ли он подчиниться генералу Деникину.

126