После обеда я отправился к своему посту у моста против Исакчи. Поток беженцев и баранов становился уже не столь густым, и я приказал разводить и убирать румынский мост. Вся эта операция заняла не более часа времени, и мост двинулся вверх по Дунаю на буксире у двух пароходов, всегда при нем состоящих. Наш мост, хотя был тоже плавучий, но носил постоянный характер. Все было скреплено большими гвоздями, и на правильную разборку моста и выемку всех якорей понадобилось бы дня два работы с опытными мастеровыми. На основании этих соображений мост был подготовлен к взрыву.
Наши обозы и кухни начали переход по мосту еще засветло, когда канонада была в самом разгаре. С темнотой, впрочем, вся стрельба стихла и слышались только отдельные выстрелы. Артиллерия начала переходить в 9 часов вечера и пехота в 11 часов. Один полк на все время перехода занимал тыловую позицию в пяти верстах от Исакчи, но неприятель нас не тревожил.
Я находился все время переправы на мосту и видел, как были утомлены солдаты. Они еле-еле волочили ноги, и почти все, переходя через мост, крестились, а перейдя, падали и засыпали где попало, несмотря на холодную погоду.
В 1 час ночи явился начальник дивизии и сменил генерала Симанского, который со штабом корпуса на восьми автомобилях поехал в селенье Кадыкиой, назначенное местопребыванием штаба. Все войска окончили переправу в 3 часа ночи.
Я выслал три разъезда по трем дорогам, приказав им не уходить далее трех верст от моста, и приступил к разборке моста, но работа оказалась чрезвычайно трудная: заржавевшие гвозди не выколачивались и якоря нужно было вытягивать, закладывая по двое талей на цепь. Кроме разводной части моста, к рассвету мы успели вынуть всего один якорь и освободить только три понтона, составлявшие одно целое, т. е. мостовое звено. В 6 часов утра, когда рассвет уже начался, послышались выстрелы со стороны Исакчи, и приехал пограничник с запиской, что неприятельская кавалерия движется к мосту. Дальше медлить уже было рискованно.
Если и предположить, что мы могли бы, поставив артиллерию, не пустить неприятеля на мост, но все же работать по его разборке не представлялось возможности, так как неприятельские стрелки, рассыпавшись в кустах, били бы на выбор всех работающих на мосту. На основании этих соображений я приказал взорвать мост. Внутреннее чувство мне также говорило, что мост этот нам больше не понадобится. В 7 часов мост был взорван и отдельными звеньями начал сноситься течением по Дунаю.
Образовался широкий проход, и мы сейчас же начали сплавлять через него скопившиеся выше моста баржи для отправки в Измаил. В Рени я вернулся только к обеду. Сверх моего ожидания, болгары оказались плохими стратегами, и, вероятно, у их начальника не было под рукой немцев. Если бы они сейчас же поставили на командующих высотах правого берега Дуная хотя бы одну полевую батарею и прожектор, то могли бы совершенно прекратить нашу эвакуацию, а они додумались поставить батарею только через три дня, а прожектор не ранее чем через десять дней. За это время мы переправили, сначала днем и ночью, а потом только ночью, свыше пятидесяти барж, кранов, понтонов и всяких других плавучих средств в Измаил и Килию. В Рени и Галаце было оставлено только то, что непосредственно должно было служить для текущих нужд армии.
Также благополучно сошла переправа и в Тульче, но там не обошлось дело без курьеза. Когда капитан 1-го ранга Медведев явился в Тульчу со своими плавучими средствами, то начальник гарнизона генерал Казанович был удивлен и сказал, что на фронте все благополучно и ему ничего не известно об отступлении. Медведев не знал, что ему делать, и послал телеграмму мне, а сам стал на якорь против Тульчи в ожидании ответа. Через два часа на пристань прибегает адъютант генерала Казановича и кричит, чтобы баржи скорее подходили, так как наши колонны уже подходят к Тульче и неприятель следует за ними по пятам. В Тульче был страшный переполох, тем не менее войска, т. е. 13-й пехотный полк, благополучно сели в баржи и, никем не беспокоенные, оставили эти берега. Капитан 1-го ранга Медведев спросил генерала Казановича, все ли войска сели и не осталось ли частей на берегу? Генерал ответил отрицательно, и тогда он отвалил, оставив для сбора могущих быть отсталыми один небольшой пароходик, вооруженный пулеметом.
Неприятель так и не показывался, но через два часа после ухода Медведева в Тульчу прибыл кавалерийский полк и, узнав, что войска уже отплыли, не знал, что ему делать. Лейтенант, бывший на катере, предложил командиру полка пойти за Медведевым в Измаил и привести баржи для перевозки, но на это потребовалось бы время, и, в лучшем случае, перевозка могла состояться только глубокой ночью. Командир полка подумал и спросил лейтенанта, нет ли брода на остров Чатал. Остров Чатал отделялся от правого берега Дуная сравнительно узким протоком, шириной не более 50 сажен, и только в середине на пространстве не более 15 сажен лошадям пришлось бы плыть. Через весь остров на расстоянии около 15 верст была проложена вполне приличная дорога, выходящая напротив Измаила, а там через широкий Килийский проток можно было переправиться и на баржах. Командир полка недолго размышлял и решился на самостоятельную переправу. Несмотря на холодную зимнюю воду, полк бодро влез в реку и быстро переправился через проток. Ни один человек и ни одна лошадь не погибли.
Между тем в Рени мне пришлось разрешать другой весьма важный вопрос. С выходом болгар к Исакчи отрезался путь не только плавучим средствам, но и нашей и румынской воинским организациям. Я поехал в Галац к командарму б выяснить этот вопрос. Генерал Цуриков мне заявил, что он решил оставить нашу флотилию между Галацем и Браиловым для содействия нашим войскам. Если же придется отступать далее Рени, то суда можно взорвать, а экипажи отступят вместе с армией. Мне он предложил поднять свой флаг на одном из наших судов с тем, чтобы активно командовать русско-румынской соединенной флотилией, так как неудобно, что румынский адмирал является старшим.