От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 191 - Страница 90

После продолжительного обсуждения всех вопросов, мы все-таки решили идти на риск в надежде, что хотя бы половина аэропланов достигнет цели. Я командировал немедленно офицера к генералу Алексееву с просьбой послать на парусной шхуне двух моряков на Арабатскую косу с бензином и нужными материалами. Алексеев обрадовался и сейчас же согласился. Я не помню фамилий тех офицеров, которые были посланы, но знаю только, что им пришлось просидеть на пустынном песчаном берегу под видом рыбаков около двух недель, и они уже начали голодать, когда прибыли летчики.

Относительно авиационного имущества я сговорился с донским полковником инженером, приехавшим в Одессу для получения инженерного имущества. Ночью все потребные материалы были вывезены из склада и погружены в вагоны, а сверху прикрыты лопатами, проволокой и прочей дребеденью. Все это благополучно попало в Екатеринодар и дошло по назначению.

Наконец настал момент и самого перелета, но тут уже пошли неудачи: вылет был назначен в 8 часов утра, но, как всегда бывает, оказались неисправности и один аэроплан пришлось отставить. Кто-то пустил утку, что к аэродрому приближался немецкий автомобиль. Началась горячка. Два аэроплана сейчас же при взлете зацепились за проволоки телеграфной линии, и летчики тяжело расшиблись. Семь аппаратов вылетели благополучно, но три из них были вынуждены спуститься, не долетев до промежуточной базы. Два из них попались к немцам, и летчики были посажены в тюрьму, а третий, сам полковник Руднев, оставив аэроплан в поле, пробрался на железную дорогу и благополучно прибыл в Екатеринодар. Четыре аэроплана достигли Арабатской косы, но один был в таком состоянии, что его пришлось уничтожить. Три аэроплана, пополнив запасы и отдохнув, отправились в путь, но непосредственно до Екатеринодара долетели только два, а один был принужден опуститься на Таманском полуострове. Впоследствии он был доставлен своим летчиком на подводах и по железной дороге.

В результате из девяти аппаратов и стольких же летчиков исполнили задачу только два аэроплана и пять летчиков. Все предприятие обошлось около 20 тысяч. Разбившиеся летчики были помещены в больницу и благодаря хорошему уходу, за который я щедро платил, довольно скоро поправились. Я остался в сильном подозрении у немцев и украинцев, но никакого документа о моем участии в этом деле найдено не было.

К тому же в это время немцам было уже не до меня. События сгущались, и над ними повисла черная туча. Первой ласточкой был прорыв Солунского фронта, далее начались события в Сирии, и, наконец, главный фронт также начал трещать под повторными ударами союзников. Среди германцев и австрийцев стало заметно сильное беспокойство. Надлежало предвидеть время, когда они будут вынуждены очистить Украйну, чтобы идти на оборону своих собственных земель. О возможности у них революции, подобной нашей, мы тогда еще не думали. Немцы не позволяли украинцам заводить собственного войска, опасаясь измены. Существовали только штабы восьми будущих украинских корпусов, и в Киеве из хлеборобов-собственников только что начала формироваться Сердюкская дивизия, представлявшая нечто вроде гетманской гвардии.

Если бы немцы ушли из Украйны, то местные большевики легко могли бы захватить власть, а потому надлежало создать какие-нибудь местные силы, чтобы можно было им противостоять. Я переговорил с генералом Леонтовичем, председателем Союза офицеров, и он обещал мне свое содействие, но требовал денег, так как без них ничего нельзя было сделать. Украйна в это время еще не знала, какую линию ей принять, почему на нее надеяться было нельзя, а потому единственным выходом являлось обратиться к французскому и английскому посланникам в Румынии, которые были заинтересованы в сохранении порядка на юге России. Я решил ехать в Яссы и выяснить посланникам положение дел на юге России, причем сильно рассчитывал на активную помощь давно со мной знакомого французского морского агента маркиза Беллуа.

Поездка в Румынию

Достав себе заграничный паспорт и румынскую визу, я заказал каюту на пароходе Русско-Дунайского общества, делавшего рейсы по Дунаю. Официальной целью моей поездки была необходимость моих свидетельских показаний в Ясском суде о принадлежности некоторых пароходов и барж на Дунае частному русскому обществу Дунайского пароходства, так как на все плавучие средства, принадлежащие правительству, был наложен румынским правительством секвестр. Меня лично дела этого рода мало интересовали, но это был удобный предлог для поездки.

Пароход уходил ночью, и я явился на него поздно вечером. При входе на пароход мне сказали, что меня ожидает полицейский чиновник, а у входа в мою каюту стояли два украинских жандарма. Чиновник вошел со мной в каюту, и у нас произошел следующий разговор.

– Ваше превосходительство, господин градоначальник по распоряжению германских властей приказал мне произвести у вас обыск и, если найдется что-нибудь, уличающее вас в сношениях с союзниками, доставить вас к градоначальнику. Как прикажете доложить господину градоначальнику?

Признаюсь, я был очень обеспокоен началом его разговора и тем более удивлен окончанием. Я сейчас же спросил его фамилию и, только узнав ее, понял в чем дело. Он был моим агентом в градоначальстве, но я никогда не видел его в лицо, так как все дела подобного рода вел Соловский. Как я уже говорил, в то время положение немцев уже зашаталось, а потому и со стороны градоначальника, генерала Мустафина, этот обыск, вероятно, был лишь пустой формальностью. При таком повороте дела я быстро сообразил, что нужно было делать. Я вынул из чемодана пакет с документами. Там было письмо от генерала Алексеева генералу Щербачеву, письмо от графа Уварова нашему посланнику Поклевскому-Козеллу и письмо от одного румына лидеру русофильской партии Таке-Ионеску. Все письма были компрометирующего характера, и, если бы они попались немцам, мне не миновать бы, по меньшей мере, концентрационного лагеря. Я передал пакет чиновнику, который положил его в свою сумку, и затем сказал, что теперь можно производить обыск. Он сейчас же позвал жандармов, и они на наших глазах перерыли его весь сверху донизу. Конечно, ничего, кроме белья и платья, не нашли, и мы расстались самым мирным образом, причем чиновник немного задержался, и я получил свои письма обратно.