От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 191 - Страница 61

Дворянство, как сословное органическое целое, после освобождения крестьян потеряло смысл своего государственного существования, но землевладельцы как крупные, так и средние, независимо от сословия, вполне его сохраняли, подобно владельцам фабрик и заводов. Большое имение при интенсивном хозяйствовании весьма сходно с фабрикой и управляется на тех же принципах экономики.

Что касается до пролетариата, вызванного к жизни новыми экономическими условиями, то его значение в России, как в государстве земледельческом, должно было быть второстепенным и не играть важной роли в политической жизни страны.

При такой эволюции государственный организм не потерял бы сил и здоровья, и революции бы не было. Всякая страна выделяет из себя нездоровые соки, но они могут отравить только больной организм, как это и было у нас. В последние пятьдесят лет перед войной Россия была тяжелым хроником, хотя и казалась здоровой и сильной, и недаром лорд Биконсфильд называл ее колоссом на глиняных ногах.

У нас революцию устроил численно ничтожный пролетариат только потому, что он был хорошо организован, а элементы спокойствия и порядка, т. е. буржуазия, находились еще в эмбриональном состоянии. Если бы ко времени революции мы имели хотя бы один из вышенамеченных элементов, сорганизованный на новых началах, то революция была бы быстро подавлена.

Крестьяне-собственники не допустили бы разыграться революции, как это было в Финляндии и Венгрии. Организованная буржуазия подавила бы революцию, как это произошло в Германии. Наконец, сильное правительство могло бы несомненно подавить петербургское восстание и тем отсрочить пожар революции до окончания войны.

Таким образом, мы пришли к заключению, что революция произошла оттого, что в России не успели еще образоваться на новых началах элементы порядка, служащие антитоксином всяким ядовитым инфекциям, или, иначе сказать, Россия запоздала с преобразованием из государства патриархально-бюрократического, каким она была до великих реформ императора Александра II, в государство буржуазно-крестьянское, каким она должна быть и будет рано или поздно.

Все прочие причины если и влияли, то только в смысле ускорения кризиса, а основная причина, несомненно, вышеуказанная. Кто виноват в этом запоздании – это уже другой вопрос, но, конечно, нельзя в этом винить одно правительство. «Народ имеет такое правительство, которое он заслуживает», сказал Монтескьё, и это правда. Вину вместе с правительством следует разделить и всему народу, а главным образом интеллигенции, так как она нисколько не помогала правительству стать на правильный путь, а, наоборот, сбивала его с него.

Действительно, как работало наше общественное мнение и вдохновляемая им литература? Требовала ли она создания крестьян-собственников и патриотической буржуазии? К сожалению, нет! Наша литература восхваляла идиллию крестьянской общины, а собственника называла кулаком и мироедом. Оракул кадетской партии Герценштейн составил проект экспроприации земли у помещиков, но отнюдь не выдвигал крестьянскую собственность, а все собирался отдать общине.

Наша литература клеймила буржуазию и восторгалась пролетариатом до босяков включительно, а больше всего работала на разрушение веры, семьи и морали, т. е. прямо в руку революции.

Правительство не могло идти по той дороге, куда его толкала интеллигенция, и топталось, не зная, что делать, на месте, до самого своего свержения. Один Столыпин чутьем большого государственного человека понял верный путь и пошел по нему, но один в поле не воин. Столыпина убили, и замены ему не нашлось.

Между тем в Ставке и по всей России атмосфера все сгущалась. Чувствовалась какая-то апатия, хотя наружная жизнь текла по-прежнему: писались бумаги, офицеры ходили на службу, но настроение у всех было тяжелое. Многие начали искать забвения в вине, в картах и в женщинах, и все ожидали чего-то тяжелого, неизбежного и неумолимо надвигающегося. Чувствовалось как в море перед наступлением урагана. Была тишина, но эта тишина наводила страх.

В октябре адмирала Веселкина назначили севастопольским комендантом, а я попросился на его место. Мое ходатайство было уважено. Сослуживцы сделали мне теплые проводы с обильными возлияниями. Государь император принял меня в особой аудиенции, очень благодарил за службу и сказал, что место остается за мной, и когда я захочу, то могу всегда вернуться. Я объяснил свой уход желанием не отставать от строя, но мне показалось, что государь не поверил мне и что он думал, я не знаю. Во всяком случае, я был очень тронут милостивым приемом.

Все же мне было грустно уезжать из Ставки. Более двух лет я пробыл там. Там было много милых и симпатичных людей, с которыми приятно было служить и часто встречаться. Конечно, Ставка Верховного главнокомандующего, которая должна проливать свет и одушевление на всю армию, была далеко не на высоте положения, но мы давно уже страдали безлюдьем. Такие были времена, и недаром мы навлекли на себя Божью кару.

Общее впечатление от действий армии и флота в Великую войну

Мне пришлось наблюдать действия армии издалека и, так сказать, со стороны, не принимая самому участия в работе штаба. Позволяю себе все-таки высказать результаты моих наблюдений без всяких претензий на их правильность. Мне кажется, что наша армия выступила на эту войну все же неподготовленной, несмотря на общий опыт Японской войны. Может быть, этот опыт не дал должных результатов благодаря особенностям Японской войны, преимущественно позиционной по условиям общей обстановки, но, думаю также, что опыт не мог проникнуть во всю толщу армии благодаря громоздкости и тяжеловесности нашей бюрократической машины мирного времени.