От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 191 - Страница 62

Главным недостатком нашей армии считаю ее малоподвижность и, так сказать, слабую маневренность. Нельзя все оправдывать слабым развитием наших путей сообщения и недостатками технических средств. Конечно, при перебросках по железнодорожным путям больших войсковых масс наши противники имели над нами огромное преимущество, но, когда война перешла на нашу территорию, мы работали зачастую даже в лучших условиях, чем они. Немецкие корпуса наскакивали и отскакивали как искусные фехтовальщики, а мы почти никогда не могли сохранить в тайне наши передвижения вследствие продолжительности времени.

Помню, как генерал Алексеев в разговоре со мной искренно восхищался немецкими маневрами в Курляндии в 1915 году, когда они, имея меньше сил, чем мы, повсюду успевали сохранять инициативу в своих руках. Помню также, как генерал Данилов от души удивлялся, каким образом немцы успели отступить от Гродно в 1914 году, когда мы, казалось, зажали их в тиски, и при этом не оставили нам ни одного колеса от повозки в качестве трофея. Даже австрийская армия была в этом отношении выше нас. Австрийцы маневрировали прекрасно в первую Галицийскую операцию, несмотря на наше превосходство в силах, и, проиграв сражение, в тяжелых условиях сумели благополучно отступить, не оставив в наших руках ни одной крупной части. Огромное число австрийских пленных объясняется исключительно добровольной сдачей славян, не желавших драться с русскими.

Второй крупный недостаток – это чрезвычайная пестрота состава армии. Один полк мог идти в уровень с любым немецким полком, а другой, рядом стоящий, не стоил и немецкого батальона. Это объясняется исключительно отсутствием русской военной доктрины, проникающей всю армию от мала до велика. Нельзя набрать талантов для командования всеми частями армии, и эта невозможность заменяется привитием автоматических действий еще в мирное время, когда каждый знает, как ему поступать при известных обстоятельствах. Этот недостаток чрезвычайно затруднял все расчеты командного состава при операционных соображениях. Приходилось принимать во внимание не количество, а, главным образом, качество. Часто бывали случаи, когда с переменой начальников полки быстро преображались и из плохих делались отличными. Должен сказать, что у нас бывали случаи, когда для командования полками и бригадами присылались лица, всю жизнь стоявшие на полицейских постах на углу Невского и Морской. Конечно, для обучения этих лиц новому для них ремеслу требовалось немало времени и крови.

Далее следует указать на отсутствие понимания в армии необходимости твердой связи со своими соседями. За это небрежение мы часто платились большими потерями. Этот недостаток следует приписать неправильной постановке маневров в мирное время, и вообще следует сказать, что маневры в мирное время у нас не были поставлены на должную высоту. Даже гвардия благодаря тактическим ошибкам своих руководителей не дала того, что она могла дать по доблести своего личного состава, что же говорить о других частях.

Не могу не упомянуть также о больном вопросе нашей армии, о нашей кавалерии. Этот род оружия почти не был использован, несмотря на свою многочисленность.

Несомненно одно – армия доблестно сражалась, в чем нам отдают справедливость и наши противники немцы, но если бы к нашей доблести прибавить побольше умения, то результаты войны были бы другими, и революции у нас не было бы. В этом, конечно, виновата не сама армия, и даже не ее главные руководители, а общий моральный упадок русского общества и безлюдье. Достаточно вспомнить, что ни в Японскую, ни в Великую войну у нас не выдвинулся ни один, я не скажу, народный герой, но даже крупный талант. Мы все слыхали имена Плеве, Брусилова, Алексеева, но разве можно было поставить их рядом в народном сознании со Скобелевым, Гурко и Радецким или с Гинденбургом или Фошем.

Переходя теперь к флоту, боюсь, что я не буду столь объективен, так как сам принимал близкое участие в работе по его воссозданию после Цусимского погрома. По-моему, флот больше использовал уроки Японской войны, чем армия. Главная причина этой разницы лежит в том, что почти весь личный состав флота испытал на себе тяжесть поражения, тогда как в армии воевала только ее часть, и притом поражения флота были несравненно существенней неуспехов армии. И все-таки морской молодежи пришлось долго бороться, прежде чем удалось победить рутину и старые порядки, зиждившиеся на безукоризненной чистоте кораблей и строгости вахтенной службы.

В Балтийском море дело шло гораздо лучше и скорее, во-первых, потому что он с 1906 года был в руках адмирала Эссена, а во-вторых, он был ближе к Петербургу, т. е. к Генеральному штабу, что давало возможность с помощью непосредственных сношений проводить все нужные мероприятия.

С Черным морем было гораздо труднее. Значительная часть личного состава Черноморского флота не принимала участия в Японской войне, так как оставалась на своих кораблях и таким образом не получила непосредственного опыта, а кроме того, высшее командование там отличалось большей консервативностью. На младотурок, как называли офицеров молодого Генерального штаба, там смотрели очень косо и хода им не давали. Достаточно сказать, что из-за больших ежегодных осенних маневров, на которых настаивал Генеральный штаб, постоянно возникали препирательства, и выходило всегда так, что маневров делать нельзя. То какой-нибудь большой корабль не может в них участвовать вследствие поломки, то не пройден еще курс стрельбы и т. д. На самом деле причина всегда была та, что начальники становились на маневрах на роли экзаменуемых, а экзаменаторами был младший чином начальник Генерального штаба со своим совсем молодым штабом.